Доказывает ли история медицины лженаучность гомеопатии?

Лекарственная болезнь, земская благотворительность и… священники-гомеопаты

Эксперты пытаются объяснить «недозакрытие» гомеопатии в царской, в советской и в постсоветской России влиянием именитых персон. Дескать, несмотря на многочисленные усилия людей науки, она чьей-то «злой волей» удерживалась на плаву, а в последние годы вошла в период безудержного роста, который «уже ничем не сдерживается». Действительно, в тексте приложения нет недостатка в перечислении именитых людей – от императоров до постсоветских министров, которые вдруг становились убежденными сторонниками гомеопатии. Что касается фактической стороны дела, а именно доказательств «элитарности» гомеопатии или дистанцирования российских гомеопатов XIX века от «научной медицины», то в этом меморандум грешит как минимум декларативностью. Учитывая сетование его авторов на недостаток источников по теме, попробуем несколько восполнить этот пробел.

В самом конце XIX столетия Санкт-Петербургским обществом последователей гомеопатии была выпущена брошюра на 72 страницы «Начала гомеопатии и настоящее ее положение в Европе и Америке», которая подытожила работу общества за 10 лет. Полагаем, читателю будет небезынтересно из первых рук получить информацию о том, как гомеопаты России относились к современным им научным проблемам, среди которых предварительное тестирование лекарств, патогенез побочных эффектов терапии и некоторые другие. Текст брошюры, в частности, сообщает: «…в гомеопатии… исследованные Ганеманом средства употребляются и теперь по тем же показаниям, как и тогда, а некоторые из них еще точнее и определеннее, благодаря опять-таки позднейшим наблюдениям врачей-гомеопатов. Впрочем, применение старых испытанных средств не исключает введения новых лекарств гомеопатического приготовления и в гомеопатических дозах, тщательно также испытанных не на животных, а на здоровом организме тех самых врачей-гомеопатов, которые желают определить круг действия каждого нового средства.

В гомеопатии, хотя объективный диагноз (осмотр больного, его постукивание, выслушивание и все приемы для определения болезни) и служит для врача подспорьем, но он им не довольствуется и обращает главное внимание на субъективные ощущения больного, с которыми должен согласоваться патогенезис гомеопатических лекарств, т.е. подробные указания таких симптомов, которые точно определены в круге действий этого средства на здоровый организм человека. Но самое главное преимущество гомеопатического лечения перед аллопатическим – в тех минимальных дозах, в которых дается больному лекарственное вещество.

Аллопаты употребляют против болезней громадные дозы лекарств, большей частию вредных для здоровья и жизни, и если излечивают иногда врачуемую болезнь, то за то производят влиянием этих лекарств новую лекарственную болезнь, если же врач ошибается в определении болезни, то прописанные им лекарства усилят и усложнят болезнь или ускорят смерть. Сами врачи-аллопаты осознают тот великий вред, который они наносят человеческому организму даваемыми больным в больших дозах такими лекарствами, как препараты ртути, железа и извести, дигиталин, йод, мышьяк, хлоралгидрат, лавровишневая вода, хинин, опий и его алкалоиды: морфин, кодеин, салициловая кислота и другие ядовитые лекарства».

Кто из нас не знает, как часто употребляется аллопатами хинин, но, за исключением врачей и аптекарей, немногие из пациентов знают последствия приема больших доз хинина. Многие, думая излечиться от лихорадки или мигрени и невралгий, были отравлены хинином и получили катар желудка.

Российские гомеопаты XIX столетия не дистанцировались от «научной медицины»

Вполне актуальным для современной клинической фармакологии выглядит приведенный в брошюре «разбор» побочных эффектов сердечных гликозидов: «Другое ужасное убийственное средство дигиталин…, который сам производит паралич сердца и представляет, таким образом, “remedium anceps” (лат. “сомнительное лекарство”); поэтому требует большой осторожности при употреблении, тем более что неизвестно противоядие». Но врачи-аллопаты спокойно прописывают больным дигиталин в дозах: “2 gr pro dosi” и “6 gr pro die” и даже “3 gr pro dosi” и “9 gr pro die”, тогда как известно, что 1/³⁰ грана этого средства вызывает с 6 дня тошноту, а с 18 дня исхудание. Длинные ряды лекарств без подробных указаний рекомендуются аллопатами против отдельных болезней.

То одно, то другое лекарство делается модным, но ненадолго, и при каждом новом лекарстве прежним, только что перед тем прославляемым лекарствам, приписываются самые дурные результаты. А эти результаты стоили, может быть, жизней нескольким тысячам больных! В настоящее время в моде антипирин, антифибрин, антитермин, а через два-три года, когда откроются вредные последствия от действия этих лекарств и признают их негодными, врачи-аллопаты постараются заменить их другими модными лекарствами… Последователи сей последней, аллопаты с такой энергией называли свое лечение “научным”... и при этом массу людей отправляли на тот свет». («Начала гомеопатии…», 1895 г.)

Таким образом, видно, что российские гомеопаты XIX столетия не дистанцировались от «научной медицины», они: 1) вполне признавали необходимость расспроса и объективного обследования больного для постановки диагноза; 2) ориентировались в побочных действиях современных им лекарственных препаратов, не только гомеопатических. Эти их представления были основаны на знании химии и физиологии. 3) С другой стороны, гомеопаты ставили под сомнения важнейший, но опасный для жизни пациента, принцип «доказательной медицины» того времени: Anceps  remedium  melius  quam  nullum (лат. «Сомнительное лекарство лучше, чем никакое»). В XIX веке фармакологический эффект препарата часто доказывался по наличию побочных явлений, которые проявлялись быстрее, чем терапевтическое действие. Научные знания таким путем действительно накапливались, но для пациента этот «экспериментальный» подход мог оказаться фатальным. Едва ли не впервые гомеопатами был поставлен на повестку дня термин «лекарственная болезнь». И, наконец, четвертое - и «аллопатия», и «гомеопатия» тогда во многом использовали одни и те же препараты, содержащие йод, мышьяк, сулему, но, понятно, весьма в различных дозировках. Нет необходимости указывать, кто из них в большей степени следовал принципу «не навреди».  

Интерес представляет также «общественно-экономический фактор» гомеопатии позапрошлого столетия. Опубликованный в брошюре отчет о деятельности Санкт-Петербургского общества последователей гомеопатии гласил: «Со дня учреждения общества, 2 мая 1881 года, личный состав его с 60 членов увеличился до 700, из коих более 80 почетных, сделавших единовременные взносы по 100 и более рублей, а остальные, действительные, поддерживающие дело общества ежегодными трехрублевыми взносами и посильными пожертвованиями. Открытая Обществом 1 июня 1882 года амбулаторная лечебница им. Св. Михаила Архангела с каждым годом привлекает все больше больных, что видно из числа посещений, которых в год ее основания было всего 3588, в том числе 683 бесплатных, а в 1892 году – 22720, в том числе 9150 бесплатных, не считая заочных советов иногородним, число которых ежегодно возрастает преимущественно в среде сельского духовенства и народных учителей. Вслед за открытием лечебницы и аптеки Общество озаботилось переводом и изданием книг, относящихся до гомеопатии, и в период времени до 1 января 1893 года продало, а отчасти и бесплатно роздало своих изданий более 15 тыс. экземпляров».

Катастрофическая нехватка врачей породила дискуссию, «что из-за безвредности гомеопатии любой среднеобразованный человек может освоить ее азы для практического применения»

Конечно, «именитые особы», готовые единовременно выложить сторублевый взнос, в обществе сторонников гомеопатии, очевидно, состояли, но благотворительность малоимущим в этой среде была также принята, и в этом участвовали «слабые», по мнению наших экспертов, структуры земского самоуправления. Более того, катастрофическая нехватка врачей, особенно в сельской местности, породила в органах земского самоуправления дискуссию на спорную ныне тему, «что из-за безвредности гомеопатии любой среднеобразованный человек может освоить ее азы для практического применения». В этом отношении интересны упоминания в брошюре о городском или сельском духовенстве как потенциальной среде, способной обеспечить «продвижение гомеопатии в народ»: т.е., не имеющая серьезных противопоказаний гомеопатия, по мнению ее адептов, должна дополнить «домашнюю медицину» и сельское знахарство, которые и так существовали много веков в российской глубинке. Обилие народной медицинской терминологии в гомеопатических лечебниках того времени также подтверждает вышесказанное.

По-видимому, именно вышеуказанный факт вызвал особое возмущение и корпоративный протест дипломированного врачебного сообщества, выразившийся на страницах тогдашнего «Медицинского Вестника», который в 1862 году опубликовал гневный фельетон со словами: «Мы считаем долгом в этом случае обличить неправду и доказать, что идея помочь народу в болезнях методом гомеопатии лишена всякого смысла и основана на самых негуманных и корыстных расчетах, которым чуждо наше правительство». Как и сейчас, главным аргументом противников гомеопатии было обвинение в лженаучности, ибо «наука изучается долго и положительно отвергается гомеопатами, ибо они естественным наукам не учатся, а если когда учились, то, сделавшись гомеопатами в то время, когда они от неупражнения все перезабыли, что подтверждается на каждом гомеопате». Автор громит гомеопатию, не стесняясь намекать на интеллектуальную деградацию ее основоположника, который «был в свежие лета рациональным врачом, гомеопатом же заявил себя на седьмом десятке своей жизни».

Безапелляционность и бездоказательность этих «наездов» подтверждает истину, гласящую: история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии,  второй раз – в виде фарса. Конечно, с высоты современной науки и здравоохранения и самой гомеопатии мысль о наделении сельских священников функциями врачей-гомеопатов выглядит более чем сомнительной, но нужно понимать реалии России 200-летней давности, когда колоссальные проблемы «здоровьесбережения» нации нужно было решать «здесь и сейчас». Врачей не хватало и в городах, а священник был даже в небольшом селе. В то же время этот факт опровергает образ гомеопатии как некоего замкнутого, элитарного магического лечения богатых причудников, который очень бы хотели привить современному читателю наши эксперты. Кроме этого, приведенные материалы показывают, что противоречия гомеопатов и аллопатов в XIX веке в России (полагаю, за ее пределами, тоже) проявлялись не в контексте мистики, магии, отрицания естественнонаучного знания и пр. Спор тогда, как и теперь, был во многом вокруг принципа «не навреди больному» и вокруг способов сделать медицинскую помощь не только безопасной, но и доступной народу. Зарождающаяся биоэтика мало-помалу ставила под сомнение оправданность «правила проб и ошибок» в отношении агрессивных методов терапии, авторитарно назначаемых больному врачами, и актуализировала осторожность в подборе доз. В этом контексте можно было понять именитых покровителей метода Ганемана, которые в силу финансовых возможностей имели больший выбор врачей, готовых реализовать принцип Парацельса «Все есть лекарство, все есть яд – весь вопрос в дозе».  Главный же постулат противников гомеопатии сейчас и тогда был один: весь ее вред – в априорной лженаучности.

Витализм, «миазмы» Ганемана и… фагоцитоз

Петр Талантов, один из экспертов меморандума о лженаучности гомеопатии и директор фонда «Эволюция», при содействии которого этот труд писался, в конце прошлого года опубликовал в своем блоге интересное объявление: «Ищу "гомеопата-расстригу". Нужно, чтобы человек, очень хорошо ориентирующийся в гомеопатии, в идеале имеющий бэкграунд гомеопата, отрецензировал и отредактировал документ на предмет корректности фактов и терминологии. Документ, понятное дело, не "прогомеопатический", поэтому во избежание конфликта интересов и саботажа нужен человек, в гомеопатии разочаровавшийся и/или ее не практикующий». С одной стороны, это мелкий, но важный штрих к стратегии и тактике работы экспертной группы, с другой – показатель интеллектуальных сложностей в группе, которая, по недавнему заявлению председателя комиссии РАН, академика Е.Б. Александрова, работала над меморандумом с лета 2016 года. 

Мы не знаем, нашел ли г-н Талантов столь необходимого ему «талантливого перебежчика», скорее всего, нет, ибо многие уязвимые стороны учения Ганемана в меморандуме не показаны так выпукло, как следовало бы сделать это квалифицированному критику. С точки зрения современной науки учение Ганемана видится ущербным, прежде всего в силу приверженности автора витализму и, возможно, креационизму и телеологии. Ганеман, судя по «Органону врачебного искусства», считал главным фактором жизни организма нематериальную жизненную силу. «Материальный организм, - писал он, - лишенный жизненной силы, не способен ни к ощущению, ни к деятельности, ни к самосохранению; он вызывает ощущения и совершает жизненные отправления исключительно благодаря нематериальной сущности (жизненному принципу), которая оживляет материальный организм в состоянии здоровья и болезни». Болезнь по Ганеману есть поражение «жизненной силы» болезнетворным агентом (Подробнее об этом). 

Приверженность Ганемана витализму - правда, однако во времена Ганемана таким же виталистическим смыслом было наполнено, например, понятие «иммунитет», являвшееся, по сути дела, синонимом «жизненной силы». Тем не менее вряд ли кто-то из здравомыслящих людей стал бы сейчас связывать понятие «иммунитет» с лженаукой. И дело не только в том, что оно, соединившись с клеточной теорией, обрело со временем «макрофагально-антительную» плоть и кровь. Сам витализм за последние 200 лет претерпел сложную эволюцию. Национальная философская энциклопедия дает около десятка определений этого учения о качественном отличии жизни от неживой природы, идущего от Аристотеля. Будучи «научным трендом» XVII–XVIII веков, виталистические теории стали быстро терять популярность по мере: а) усиления роли атеистического мировоззрения в обществе и б) прогресса естественных наук (например, открытие живой клетки и микромира). Процесс этот затянулся, даже Пастер, доказавший в эксперименте невозможность зарождения жизни из неживого, поначалу пытался с виталистических позиций объяснить брожение и ферментацию. Кроме того, надо учитывать, что витализм витализму рознь. Упомянутая выше энциклопедия утверждает, что в истории был не только идеалистический, теологический, но и «материалистический» витализм, который противостоял так называемому механицизму, сводящему жизненные процессы к простым законам механики.

Естественнонаучные открытия конца XIX века не только показали человеку много новых миров, но породили необходимость их описания и классификации. Классификация отчасти возродила в мышлении пресловутый механицизм, готовый «разложить все по полочкам».

Этот подход, основанный на расчленении биологических систем на составные части, изучении их структур и анализе функций как причинно-следственных этапов, господствовал в биологии до настоящего времени. Он оказался чрезвычайно плодотворным для выяснения различных деталей структуры и функции биологических объектов, но стал сразу давать сбои при попытках представить жизнь как единое целое, имеющее специфические свойства, которые исчезают при «расчленении». Для необходимости объяснить жизнь как целое наука ХХ века стала как бы «заимствовать» некоторые «виталистические» понятия («иммунитет»), наполняя их новым содержанием. Тогда же наряду с истинным «неовитализмом» стали появляться так называемые холистические теории (holos – греч. «целостный»), доступные экспериментальной проверке. К ним следует отнести различные варианты теорий специфических биологических (когерентных) полей (А.Г. Гурвич, П. Вейсс, Р. Шелдрей, Ф.А. Попп). Их последователи пытались объяснить целостность организма и его эволюцию в онтогенезе с помощью теорий поля. Холистическое и системное мировоззрение послужило основой для разработки принципов теоретической биологии, современных теорий самоорганизации (И. Пригожин, М. Эйген), а также биосферной концепции (В.И. Вернадский, Дж. Лявлок). Авторы этих теорий относили себя как к сторонникам, так и к  противникам витализма (подробнее). 

Поскольку некоторые из вышеуказанных теорий подвергаются  наряду с гомеопатией резкой критике и сегодня, можно сделать вывод: спор «науки» с «лженаукой» - это отчасти спор «механицистов» и «холистов», продолжающийся по сей день, хотя не все субъекты данного спора, наделенные академическими титулами, это осознают. Но вернемся к гомеопатии, могла ли она, став объектом спора «холистов» с «механицистами», влиться в современную науку? На наш взгляд, шансы для этого имелись. Это иллюстрируют дискуссии в рамках так называемой теории миазмов. Таким архаичным термином Ганеман называл хронические инфекционные болезни, которые меняют свои проявления с течением времени. Сами инфекционные агенты в то время еще не были четко установлены. Он также считал, что для борьбы с «миазмами» в организме есть некий механизм, способный приводить к выздоровлению. Позже, уже во времена клеточной теории, последователи Ганемана пытались наполнить эти отвлеченные рассуждения научной конкретикой, которую потом использовали и биологи. Так, Д.Г. Аллен на рубеже XIX и XX веков выдвигал идеи, что и открытие микробов, и описание живой клетки не объясняют автоматически многообразий патогенеза инфекционного процесса. Его можно объяснить, как сказала бы современная наука, исходя из взаимной реакции микро- и макроорганима. Теория миазмов позволяла сделать такие предположения. Аллен, в частности, писал: «Профессор Вирхов, отец клеточной патологии, выдвинул теорию, согласно которой, структурное изменение начинается в клетке. Это, безусловно, справедливо, поскольку клетка является единицей организма. Но, как люди науки, спросим… Что нарушило эту небольшую структуру, клетку, как происходит заражение клеток, когда часто не существует никакой внешней очевидной причины. Почему кровяные клетки должны умирать или размножаться местно или в целом? Почему они собираются в «кучки» и образуют опухоли или патологические новообразования или, другими словами, что за сила стоит за изменением в клетке, за нарушением в клетке или извращением жизни в этой пораженной части или участке тела?» (Д.Г. Аллен. Хронические миазмы. Пер. с англ., СПб, 1996, с. 43-47).

Почти в это же время И.И. Мечников показал, что сбор лейкоцитов «в кучку» есть предпосылка фагоцитоза. Думается, телеологическая мысль - «у человека есть нечто, способное защитить его от инфекта», существенно помогла ученому. Будь он чистым «вирховианцем» - представляющим организм как механическую совокупность клеток, ему вряд ли удалось бы сделать свое открытие. В связи с этим мы можем задать пару вопросов: что в высказанных мыслях гомеопата Аллена антинаучного? Почему понятие «иммунитет» адаптировалось к современной медицине, а «теория миазмов» - нет? 

По нашему мнению, диалогу гомеопатии и естественных наук помешали в первую очередь: обструкционизм представителей тогдашней «биомедицины» и «борьба европейских, а вслед за ними и российских врачей за право отказываться сотрудничать с гомеопатами», о которой совершенно справедливо упомянули наши эксперты. К сожалению, в дискуссиях «аллопатов» с «гомеопатами» с обеих сторон возобладал принцип религиозного сектантства: «Есть два мнения – мое и неверное». В результате гомеопатия сохранилась как лечебная практика, но она была действительно маргинализирована и, главное, полностью изолирована от фундаментальных наук – прежде всего биологии, к диалогу к которой, как мы видим по книге Д.Г. Аллена, гомеопаты стремились. Будучи предоставленными сами себе, гомеопаты были обречены лишь на апелляцию к авторитету предшественников и воспроизведение их творений в виде «священных текстов», архаичный язык которых уже не понятен представителям современной медицины. В этих условиях спонтанные попытки наладить конструктивный диалог гомеопатов с наукой, увы, часто напоминают разговор слепого с глухим.