Успеть до курантов

10.02.2017
00:00
Следственное управление Следственного комитета по Санкт-Петербургу завершило расследование уголовного дела в отношении сотрудников ФГБУ «Институт экспериментальной медицины» при ФАНО и направило обвинительное заключение в прокуратуру. Судебные слушания ожидаются в марте. 

Напомним: по версии следствия, руководители клиники Института экспериментальной медицины потребовали от сотрудников «изготовить подложные медицинские карты на пациентов, реально медицинскую помощь в институте не получивших; на основании указанных подложных документов… в период с ноября 2015 года по январь 2016 года в адрес страховых медицинских организаций, осуществляющих деятельность в сфере обязательного медицинского страхования, были выставлены 878 счетов на оплату якобы оказанных 511 застрахованным лицам медицинских услуг на общую сумму более 11 млн 220 тыс. рублей, которые впоследствии были перечислены на счет института». Обвиняемыми объявлены главный врач институтской клиники Олег Царев и его заместитель Вячеслав Ироносов.

Руководство Института и группа сотрудников, в январе организовавших пресс-конференцию в Москве, расходятся в оценках событий, вызвавших следственные действия в учреждении.

«Медицинский вестник» предложил прокомментировать ситуацию обеим сторонам. 

«Нарушения, а не преступления»

Официальную позицию руководства ИЭМ изложил в интервью заместитель директора института Михаил Дидур.

– Признает ли руководство института обвинения в адрес сотрудников ИЭМ?

– В этой истории, которая началась в феврале 2016 года, принципиально важна нагрузка на слова. Вот, например, одно информагентство сообщает о хищениях, хотя, судя по всем томам уголовного дела, главный врач никакие 11 млн не похищал и ни один бюджетный рубль ни с одного бюджетного счета не ушел. На начало 2016 года информация в ряде СМИ подавалась так: неустановленные лица из числа руководителей института похитили 230 млн рублей. В тексте фигурировали 406 больных. По результатам расследования все это оказалось полной ложью. Руководство института не получило ни рубля и не было причастно к этой истории.

Читая информацию Следственного комитета, нужно вспомнить, что статья 285 «Злоупотребление должностными полномочиями», ч. 1, не предполагает ущерба. Его и нет. Ни одна страховая компания не признала себя пострадавшей. Все обязательства учреждения выполнены. Вот акты сверки с этими компаниями – у нас все ноль в ноль.

– Почему в таком случае появилась недостоверная отчетность?

– Оговорюсь, что наш учредитель – Федеральное агентство научных организаций (ФАНО России), и я не уполномочен комментировать политику учредителя. Но у меня есть личное отношение к происходящему: я более 30 лет работаю в медицине и около половины этого времени руководил учреждениями или структурными подразделениями. Для меня еще
25 лет назад было очевидным, что отраслевые нормативные акты часто содержали противоречия. Примерно 30% приказов Минздрава не являлись нормативными актами, но по ним проводились проверки. С того времени качественно система управления, обеспечения финансовой, административной, медицинской и иной деятельности не изменилась, в целом механизм работает с изъяном. При этом правила меняются год от года, подчас в ходе игры.

Финансирование государственного годового задания обычно поступает поздно. Иногда опоздание бывает небольшим – один-два квартала, а иногда, как в прошлом году, деньги приходят в сентябре. Но это аварийная ситуация для любого учреждения. Аналогичная история бывала с федеральным фондом ОМС: распределение происходило летом, деньги поступали в сентябре-октябре. Кроме того, страховые компании не сразу оплачивают счета, выставленные нами при работе в системе ОМС, иногда эти промежутки бывают длительными. Работа оказывается аварийной именно из-за привязки организационных и финансовых механизмов к концу года.

В другом учреждении я пережил такую ситуацию: деньги на ремонт крыши дают
5 ноября, но предстоит разыграть конкурсную процедуру, а она двухмесячная, надо выполнить работы в условиях зимы.

Решение кажется простым: расходование средств не следует ограничивать 31 декабря, деньги должны переходить на следующий год… Но у нас нет государственного механизма переброски средств. В результате возбуждаются уголовные дела.

– Из-за чего оно было заведено в вашем случае?

– Появилось письмо трех сотрудников премьер-министру, оно есть в материалах уголовного дела. Сама история из технической сделана??? политической. Есть те, кто подогревает ее в правоохранительных органах и СМИ. Идет борьба за место директора, есть две группы. Информационные волны такого рода связаны со сменой руководства. Во многих бюджетных учреждениях, в том числе научных и медицинских, сценарий один и тот же :  меняется руководитель, поднимаются волны, в которых участвуют правоохранители и СМИ. На самом деле проблема была вызвана сбоями в системе отношений между нашим учреждением и страховыми компаниями. Эти сбои были устранены достаточно быстро; все компании, взаимоотношения с которыми попали в уголовное дело, заявили, что вопрос лежит в технической области, а не в области злоупотреблений. На июль 2016 года у нас не было взаимных претензий.

Не может быть такого расхождения, как указано в сообщении Следственного комитета, – 878 счетов на 511 застрахованных лиц. Здесь налицо несовпадение, которое свидетельствует о некомпетентности тех, кто проводил следствие. Потому что количество счетов не бывает больше числа застрахованных лиц – только меньше. Мы трижды представляли акты сверки компаниями. Указанная в них сумма – около 10,2 млн рублей. А в сообщении Следственного комитета она выросла до 11,2 млн – опять не сходится, но финансовой экспертизы сделано не было.

Сайт Фонда ОМС открыт: постройте график движения средств почти для любого учреждения, и в августе-сентябре вы увидите «свечку», потому что нужно закрыть финансовый год. Эти «свечки» выставленных счетов видны по любому году. Наше учреждение – не исключение, мы также зажаты во времени.

Итак, во-первых, ущерба нет. Во-вторых, обязательных при любом хищении умысла и корысти нет. В-третьих, никакой организованной группы нет.

– Вы сказали о том, чего не было. А приписки были?

– Я бы предложил другое слово, потому что приписки – это то, что дошло до логического завершения. Были нарушены внутренние административные регламенты, было нарушение, а не преступление. Должностные лица, действуя в условиях, несообразных со здравым смыслом, идут на нарушения этих регламентов по принципу «авось пронесет».

– Иными словами, деньги поступают поздно – и в документы вписали даже не задним числом, а, так сказать, передним тех, кого по факту смогут лечить только в следующем году?

– Да. В нашей клинике традиционно лечатся и сотрудники (а их около тысячи), по 200–300 человек в год, к тому же коллектив в основном пожилой, средний возраст сотрудников – 57–60 лет. На Ученом совете объявили, что все сотрудники в ближайшие 3-6 месяцев смогут пройти обследование и лечение. Но объявили уже в сентябре – раньше такой возможности у нас не было. Мы лечили их, когда смогли, и страховые компании нам эти суммы засчитали. Если мы что-то недоделали в одном календарном году, вынуждены были по договоренности доделывать в следующем.

Это общеизвестная проблема. Есть четыре источника финансирования, и случается, что мы лечим ОМС-овских больных, а деньги в какой-то период вынуждены тратить из другого источника. В это время любая проверка выявит как минимум нецелевое использование бюджетных средств. По такой логике в аптеке должны стоять аспирин для ОМС, аспирин для ВМП, для платных пациентов, аспирин, который применяется при научных исследованиях… С подобным сталкиваются и другие учреждения. Если они не находятся в зоне конфликта, эта ситуация не выплескивается. У нас выплеснулась. Об этом можно только сожалеть.

Нас проверили по полной. В прошлом году учреждение прошло шесть плановых и пять внеплановых проверок – прокуратуры, Росздравнадзора, Роструда… Были высказаны замечания, не носящие принципиального характера, мы заплатили один штраф.

Еще раз: нарушения были, преступлений не было. Так сбоит система на уровне конкретного учреждения. А она реально сбоит. Вам предлагают пробежать стометровку за семь секунд, хотя чемпион мира едва пробегает за десять. На ваши возражения вам отвечают: неважно, принято такое решение. Понятно, что никто не пробежит, но судья на финише может сказать, что по его секундомеру все пробежали за семь. 

«Нам сказали: пишите»

Заместитель главного врача по медицинским вопросам Вячеслав Ироносов, оказавшийся по итогам расследования в роли обвиняемого, представляет вторую точку зрения.

– Верно ли, что в Институте две группы, идет борьба за пост директора?

– Борьба идет на самом деле. На один год, до 22 декабря 2016 года, был назначен врио директора. Наш учредитель, ФАНО, должен был объявить выборы. Они объявлены не были, почему – непонятно. Временное исполнение обязанностей продлили еще на год.

– Причиной обращений к премьер-министру и следствия была борьба за руководство?

– Причина была в том, что руководство заставляло фальсифицировать документы. Об этом говорилось в первом письме сотрудников Института и клиники (я его не подписывал, хотя мою фамилию в связи с ним называли). На основании этого обращения были проверки со стороны и самого ФАНО, и ОБЭПа, Следственного комитета, заведено уголовное дело. Первое письмо подписывали сотрудники – люди, которые к посту директора не имеют отношения – не академики, не профессора, не доктора наук. Это был просто крик души: доколе? Сколько это может продолжаться, когда все ходят запуганные и руководство идет на такие вещи, чтобы, видимо, получить какие-то деньги? Связано ли это с директорством – не знаю.

– Что, с вашей точки зрения, было причиной приписок?

– Желание освоить деньги. Вдруг, непонятно почему, в июне-июле сваливается информация, что ФОМС выделяет деньги. Но проблем с финансированием у нас не было. Вот если бы мы сидели три месяца без денег и обивали пороги: дайте деньги, и нам дали – но никто не просил. Внезапно Фонд ОМС в середине года выделяет миллиарды рублей – именно для федеральных учреждений. И раздают суммы, которые те должны до конца года оприходовать. Понятно, что поступят они в августе-сентябре. У нас сначала фигурировала сумма в 40 миллионов рублей, потом ее снизили до 20 миллионов. Но есть количество коек, есть количество койко-дней, которые больной должен провести, чтобы эту сумму получить за свое лечение, и есть остаток времени до конца года. Выходит, что, получив эти деньги в сентябре, мы сможем истратить их за 6-7 месяцев работы стационара. Но это если он стоит пустым, а у нас стационар заполнен плановыми пациентами, которых мы лечим на средства ТФОМС Санкт-Петербурга: больные берут направления в поликлиниках... Есть больные, которые лечатся по квотам, есть пациенты, которые лечатся по так называемому госзаданию (это тоже бюджетное финансирование). И, получив эти деньги в сентябре, мы реально могли освоить 2-3 миллиона рублей, о чем руководство института было информировано. Но оно решило, что если дают, надо брать.

– Это ежегодная ситуация?

– Нет. Деньги пришли вдруг, и никто не знает, почему. Мы получили 20 миллионов, Первый мед получил полтора миллиарда рублей. Там куда больше коек и возможностей, но все равно интересно , как они их осваивали? И такая ситуация скорее всего во всех федеральных учреждениях. Это вопрос к Москве – ведь средства должны быть потрачены аккуратно, без «леваков», с четким планированием. А когда вдруг начинаются истерики: быстро берите… Собрали директоров всех федеральных учреждений и их замов по экономике. От нашего учреждения был только главный врач, а ,по сути, он начальник медицинского отдела при институте. Вот главный врач в больнице подписывает финансовые документы, распоряжается бухгалтерией, а мой главный врач и я права подписи не имеем. Скажите: может начальник отдела похитить государственные средства?

– Можно ли было освоить эти средства без приписок?

– Конечно, если перенести их на следующий год. Или если бы их запланировали на следующий год. Сказали бы: к вашему обычному плану возьмите еще 20 миллионов на следующий год. Мы бы распределили. Потому что в среднем, если брать тарифы ОМС в нашей клинике, 25-30 тысяч рублей на человека за 15 дней лечения, то это около 50 миллионов в год неспешной работы с ОМС. Мы от городского фонда получаем около 27 миллионов в начале года по плану, расписываем число пациентов на полгода вперед, и они к нам идут по направлениям городских поликлиник. Если прибавить к этой сумме дополнительные 20 миллионов – можно освоить. Но срок стоял – до 31 декабря.

– А раньше были переносы на следующий год?

– Нет. Но мы никогда не получали деньги из федерального фонда. Нас финансировал ТФОМС Санкт-Петербурга.

– То есть причина в том, что надо было гнать и успеть с этими деньгами управиться?

– Да. И нам сказали: пишите.

– А кто сказал?

– Руководство нашего института. От этих денег надо было просто отказаться. Но руководство приняло решение брать.

– В связи с расследованием в институте называли разные суммы, фигурирующие в деле, – разница десятикратная. Первоначально писали примерно о 200 миллионах. Откуда цифра?

– 189 миллионов взяты из письма на имя премьер-министра. Эта сумма касалась бюджетного финансирования, которое из ФАНО поступает на так называемую научную койку, медицинскую технологию. Но 189 миллионов – необычная сумма: из года в год РАМН нам выделяла около 50-60 миллионов рублей на выполнение госзадания. Количество коек не менялось, а с 2016 года оно даже уменьшилось: было 120, а стало 90. ТФОМС за городских пациентов (около 500 человек в год) платил 14-16 миллионов, потом 20: они видят, как учреждение работает, и понемногу добавляют. Переносов нет, но если ты недоработал плановое задание (информация висит в интернете в открытом доступе), на следующий год они говорят: «фигушки». ТФОМС постоянно ведет мониторинг, говорит: к августу увидим, что вы уже практически все выбрали, добавим до декабря, но в прошлом году вы сработали плохо, поэтому в этом году мы вам на столько-то уменьшаем. И причины их не интересуют: ремонт, перепланировка отделений – неважно. Я считаю, что это правильно, такая гибкая работа.

– На пресс-конференции вы упомянули также о проблеме с закупками медтехники. Чем она обусловлена?

– В 2012–2013 годах наше учреждение перепрофилировали, непонятно зачем. Шла программа модернизации здравоохранения, устанавливались ангиографы, томографы... У нас была маленькая больничка на 120 коек, всего два направления: кардиология и неврология. В неврологии было два отделения, одно из них оказывало стационарную помощь при эпилепсии. Наша клиника была единственным учреждением в городе, где эту помощь оказывали стационарно. Сменилось руководство, пришел новый замдиректора, и отделение закрыли: будем делать ангиохирургию, купим ангиограф, Москва дает деньги. К ангиографу нужен томограф, а его не закупили.

Но разве в Петербурге нет хирургии? У нас на Петроградской стороне – Первый медицинский университет, где несколько ангиографов, множество томографов и т.д. Недалеко Центр Алмазова, крупный федеральный центр, который занимается этой проблемой.

Зачем в маленьком учреждении рушить то уникальное, что было наработано годами в городе и области? Очередь стояла на год вперед. Зачем было ставить это оборудование – неполноценное, не в полном объеме? Бывают ситуации, когда начали стентировать, вошли в сосуд, а там надо резать грудную клетку и подключать аппарат искусственного кровообращения, переходить на большую операцию на открытом сердце. В обычных стационарах эта проблема решается в рентгеноперационной. Перевезли больного – и все. А у нас – это все равно что открыть сапожную мастерскую и делать только набойки.

Когда я пришел в клинику в 2012 году, уже рушили стены, отделение переоборудовали в хирургию, моя первая мысль была: нужна не хирургия, а реабилитационный центр, город задыхается. Единственный нормальный, полноценный реабилитационный центр на всем Северо-Западе – это 40-я больница в Сестрорецке. Знаете, какая очередь стоит, чтобы туда попасть по ОМС? 23 тысячи человек. Деньги от города на год по ОМС у них заканчиваются в апреле. Что делать с персоналом – увольнять? Там работает тысяча человек, в одном только реабилитационном корпусе. Приходится этим специалистам платить зарплату из каких-то платных услуг, потому что, если ты их сегодня уволишь , завтра ты массажистов такого класса не найдешь. И когда наш институт покупает 15-й ангиограф в городе...

Подведем итог. Согласно первой точке зрения, в институте имели место вынужденные нарушения, но не преступления. Согласно другой — дирекция ради дополнительного финансирования прибегла к припискам. Заметим, что при этом и Михаил Дидур, и Вячеслав Ироносов едины в том, что неритмичное финансирование и жесткие бюджетные ограничения ставят медицинские учреждения в чрезвычайно сложное положение, подталкивая руководителей к действиям на грани закона.

Нет комментариев

Комментариев: 0

Вы не можете оставлять комментарии
Пожалуйста, авторизуйтесь
Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.